Легкий шок – из числа заставляющих брови удивленно зависнуть на лбу и не дающих стереть с лица кривую недоверчивую полуулыбку – случился уже при знакомстве. Мы въехали в Колмогорово; чтобы не петлять по деревне, ждали Булгакова, я говорил с ним по сотовому, и вдруг понял, что мужик с телефоном у уха в джипе, стоящем в двадцати метрах, Булгаков и есть. Он вылез из машины и оказался моим ровесником, хоть этого быть не могло. Ведь Валера Обухов, приехавший со мной, старше меня на 18 лет. А Булгакову, одному из великих кузбасских бригадиров прошлого века, должно быть 72, он старше своего начальника участка Обухова на год.
Но Валера полез обниматься, и стало понятно, что это все-таки он.
Анатолий Иванович Булгаков – полный кавалер ордена Трудовой Славы и знака «Шахтерская слава», заслуженный шахтер России, с 1988 года – почетный гражданин г. Кемерово. Из большой деревенской семьи, самый старший из восьми детей. По военному билету – пилот вертолетов и самолетов, но судьбу связал с шахтой: 32 года забойного стажа, 38 – общего.
Это его проходческая бригада одной из первых в объединении «Северокузбассуголь» освоила механизированную проходку, а в восьмидесятые внедрила бригадный подряд; это на базе его бригады работала постоянно действующая школа передового опыта.
Орден Трудовой Славы, к слову, был единственным из советских орденов, вручаемых за труд, с разделением на степени; по статусу и льготам, предоставляемым кавалерам всех трёх степеней, соответствуя боевому ордену Славы.
В середине девяностых Булгаков стал пенсионером. Тамара Васильевна, жена, говорит, что заставила она: у мужа оказался силикоз – профессиональное заболевание, не работал сорок один процент легких. Лечили чистым воздухом, сельским трудом, иглоукалыванием. Держали четырех дойных коров. Развели огородище. В последнее время, правда, их подсобное хозяйство стало больше похоже на дачу; зиму они живут в городе.
У Булгаковых четверо внуков. Один из двух правнуков – Ники – как раз гостил в Колмогорове. Гражданин сразу двух государств, России и Соединенных Штатов, живущий в Гонконге.
Огород – вон оттуда во-о-о-он дотуда, а дальше, за сараями, картофельное поле, наполовину засаженное, чтобы не зарастало дурнотравьем, фацелией. Во всем – редкое сочетание женской безоглядности с мужской основательностью. Бетонная дорожка через весь участок, бесконечные теплицы, грядки, море цветов, шахтовая глубина погребов, неумолимая логика порядка.
Позднее мы говорили про шахту, про рекорды и предел возможностей, про вдохновение и материальную заинтересованность, и Валерий Обухов, как он это умеет, все растолковывал на примерах:
–…все начиналось – и работа на пределе, и вдохновение – с роли бригадира. Мне говорят: чем Булгаков отличался? Да элементарной простотой. Потому что, прежде чем начать, он, не думая, раскладывает по полочкам. Вот они, наглядные теплицы… И в шахте было точно так же. Бригада 100 человек. В первую, ремонтно-подготовительную смену, выходило до 40 человек. Каждый не только сам поработал, но и товарищу оставил, чтобы не искал, где что лежит. Чтобы: где венттруба? А вон, под стойкой, а рядом лежат гвозди, пять штук вот таких… И это все роль бригадира – в элементарной подготовке и простоте.
- Как подготовишь, так и сутки будут, — поддержал Булгаков. — Проверить всю конвейерную цепочку – прогнать, развернуть, отрихтовать, зачистить штрек, то, что за сутки где-то заштыбовало, навалило. Потому что у нас выработки, у нас геология какая? Не то, что в Междуреченске. Там идеальные горизонтальные пласты. А у нас пласт ныряет без конца. Пусть бы крутопадающий, но выдержанный, а у нас 70-80 метров пройдешь – все, поворот… И присечки породы больше пятидесяти процентов… Первая смена считалась самой тяжелой, первой смены все проходчики боялись.
- Не-е-е-ет, — радуется Обухов, — это из-за тебя они боялись! С тобой же не расслабишься!
- Валерий Петрович, — это уже я, — ты говорил, что он на бригадный подряд чуть ли не на бегу согласился…
- Он вышел из шахты, мы не более получаса разговаривали. И он говорит: «Да какой разговор?!».
- Внятно, все понятно. Что заработали, то получили. Я с директором договор от имени бригады подписывал на всю выработку. Вот это мы должны, вот это – нам… Были, конечно, и трения. Месяц поработали, они видят, что зарплата высоковата, и начали… Меня так до каления доведут, что я уже матом!
- Нам рассчитали, — перехватывает Обухов, — 140 рублей за метр должна платить шахта с учетом заработной платы, расхода материалов, всей трудоемкости, амортизационных отчислений. Но главный конфликт заключался в чем? Мы проходим выработку. Есть нормы, расценки, которые составило нормирование. В норму заложено носить на себе, потому что ни один механизм по паспорту выработки этого не сделает. А ребята, не помню кто, придумали не носить, а на листе таскать. Маленькую лебедочку приспособили и потихоньку… Идет нормировщик, видит – не таскают, а возят, опа – делает пометочку, пересоставляет норму, я докладываю Булгакову, что в подписанный договор внесли изменения, иди разбирайся…
Мы пьем чай-кофе, говорим; глаголы, которыми они вспоминают свою шахтовую жизнь, настоящего времени.
- На день рождения Ленина задание всегда повышенное, — вдруг замечаю, что когда Булгаков сильно волнуется, начинает чуть заметно заикаться. — Директор дает мне задание – двойную норму. А забой вообще не готов, ни металла, ничего вообще, пусто в забое. Я говорю: «Геннадий Иванович, я не возьмусь такое задание делать». Он: «Хорошо, я подойду сам». Подходит через весь зал ко мне. Я говорю: «Я же сказал – не возьму, потому что забой не готовый, если я беру задание, значит, я его выполняю. А я его не могу выполнить, нечем»…
- Не нервничай, — мягко успокаивает бригадира жена…
- На весь зал говорю, а там человек двести… И все, он обиделся, на партком вызывает. Но его не все поддержали, большинство за меня оказалось. Я болтуном не собираюсь быть. Если я беру обязательство, я его должен выполнить. А не могу выполнить – зачем я его буду брать?
- Анатолий Иванович, тебе характер не мешал?
- Взрывной. Но мне много помогало объединение. Там ко мне прислушивались, все мои вопросы решались. Да и директор был хитрый. Надо мне конвейер – он при мне звонит генеральному: «Валерий Евгеньевич, Анатолий Иванович у меня сидит, ему надо СР-70». И мне подмаргивает. В ответ: «Ну, раз надо, значит, надо»…
- Это я помню, был такой случай, да, — кивает почетный шахтер Обухов.
- Настырный, целеустремленный, — негромко гордится Тамара Васильевна. — Если делать, то делать. А не делать – колом не заставишь…
- Бригадир должен быть, в первую очередь, настойчивым, — объясняется Булгаков. — Во всем буквально. Ну, и сам дисциплинированным, прежде чем требовать с кого-то. И грамотным по работе. Прежде чем с кого-то спросить, я сам должен показать работу. Я, допустим, никогда нигде не филонил. Я беру лопату и со всеми, пока не уберем все, не подготовим забой – никаких разговоров. Все знают об этом, все буквально.
Сплошное настоящее время…
Три десятилетия в шахте – целая эпоха. Это отбойный молоток, которому на смену потихоньку пришла техника. Это лошадки, которые были выведены на-гора лишь в 1972 году, после соединения шахт «Центральная» и «Северная». Это новые сечения выработок, новые технологии. Это – и бригадир, и его начальник участка уверены, что это было время взлета – бригадный подряд, ориентирующий на конечный результат. Тогда шахте особенно были нужны метры, тогда проходчик вдруг получил особый статус…
Проходческие комбайны бригадой Булгакова изнашивались за пару лет несмотря на то, что сначала их усиливали, всячески адаптируя к условиям. Вообще-то комбайны должны были работать пятилетку.
Оба радостно вспоминали, как каждую неделю меняли масляные насосы – те не выдерживали нагрузок в 200 атмосфер. Как бригадир на свои кровные покупал «веретенку» – масло под № 18, комбайну-кормильцу его давали не по нормативам, а сколько потребуется.
Было – в месяц проходили двумя забоями 850 метров. Было – 520 метров одним забоем. Было – 400 метров двухпутевого магистрального штрека сечением 22 метра двумя забоями. Булгаков говорит, всего несколькими годами раньше он бы не поверил, что такое возможно. И – констатирующее: в «Северокузбассугле» равных нам не было…
Да, и они вкалывали «не за кожуха, а за деньги», но смена начиналась с выяснения, сколько метров прошла смена предыдущая. И соревнование было для них не пустым словом. Они считали, что они – из лучших. Что коллектив, подобравшийся за пятилетки, способный ломать стереотипы нормативов, достоин больших метров, больших денег, самоуважения.
Булгаков не видит в том особенного героизма. Все просто – хорошая работа, организация труда, нагрузки, результаты, на которые, правда, способны немногие.
Обухов рассказал, как пару лет назад знакомый директор пригласил его на шахту посмотреть, почему у проходчиков не получается с метрами. Проходил Петрович с ними в забой неделю, увидел, что формально они делают те же операции да движения, что когда-то делали булгаковцы, а вот результат не тот. И сделал выводы.
Горячился, рассказывая о них Булгакову: хозяин шахты живет где-то в Америке, у всего коллектива – сверху донизу – главная задача – освоить полученные деньги. Не пройти метры или добыть уголь – освоить рубли. Другой вариант – он был раньше, он есть сейчас – деньги получать. А бригада Булгакова деньги зарабатывала.
Осваивать.
Получать.
Зарабатывать.
Всего-то и разницы.
Но они оба почему-то уверены, что при таком подходе – «зарабатывании» – угольная отрасль могла бы избежать кризиса, начавшегося в конце советских времен, и вообще тогда многое могло бы быть иначе.
У них вообще много мыслей по поводу прошлого и настоящего. Было бы кому слушать…
Мы ехали домой, я пристал к Обухову, что не понимаю все-таки его определения «простота» по отношению к Анатолию Булгакову, и Петрович уточнил: «Это не простота, это гениальность».
Игорь Алехин
Фото автора.
http://www.kuzbass85.ru
